я и не знала, чего именно жду.
Я позвонила маме и сказала, что некоторое время не буду приезжать, потому что получила важное задание на работе. Я позвонила Габи и сказала, что не смогу прийти к ним с Вовой на Рождество. Я купила мешок картошки и забаррикадировалась дома, выходила только погулять в ближайший сквер и поражалась тому, насколько мне неприятно встречать иногда других людей, хотя никто из них не пытался привлечь моё внимание, заговорить или познакомиться. И я даже не понимала, что именно действует так разрушительно, а потом поняла: среди них не было Тони, я не видела его.
Изредка я видела приходящие сообщения, улыбалась им, но старалась сразу уйти мыслями в свой текст. Я дописывала роман и хотела успеть его закончить до того, как истекут назначенные три-четыре недели, а затем…
А что «затем» — я понятия не имела. «Затем» было столь же призрачным и туманным, почти как вопрос в духе «Кем вы видите себя через десять лет?». Только речь шла не о десяти годах, а всего о двадцати с небольшим днях, по истечении которых я ничего не видела и не представляла.
Ранним утром двадцать четвёртого декабря меня разбудил какой-то страшный скрежет, словно кто-то рвал ножницами жестяной лист.
Ещё не рассвело в полную силу. Окна глядели чернотой. Ночью прошёл ледяной дождь, и с балконного козырька торчали длинные тонкие сосульки, слепившиеся в полупрозрачную бахрому.
Я открыла глаза и долго не могла понять, откуда идёт этот звук. Он повторялся снова и снова, пока я бродила по комнате и, в конце концов, догадалась открыть дверь на балкон. Лишь тогда до меня донеслись жалобные всхлипы, постепенно теряющие силу.
Крыша. Я поняла, что кто-то живой находится на балконной крыше и зовёт на помощь. Кто-то совсем маленький, едва слышный рыдал из последних сил, но отчаянно цеплялся за покрытую льдом металлическую кровлю.
Я высунулась на улицу и посветила фонариком от телефона наверх. Мелькнули дикие зелёные глаза. Это был котёнок — крошечный комок, повисший на тонких когтях. Он иногда карабкался выше, но тут же соскальзывал, почти достигая края. Он вот-вот мог упасть. А моя квартира находилась на девятом этаже, внизу — твёрдый асфальт, покрытый снегом и тем же льдом. Для котёнка это была верная смерть.
Не зная, что делать, я побежала в прихожую, сорвала с вешалки шубу, помчалась обратно.
Бедное животное уже обезумело от холода и паники. Я не дотягивалась рукой, но пыталась как-то подставить шубу, чтобы он, падая, свалился в неё или хотя бы уцепился за мех. Я звала его, но котёнок ничего не понимал, он двигался хаотично и никак не мог приблизиться ко мне. Держа зубами телефон, чтобы подсветить себе и видеть, где находится животное, я всё старалась уловить момент, когда он сорвётся.
Так продолжалось почти час. Успело рассвести. Я сама замёрзла и уже теряла всякую надежду на счастливый исход.
На балкон ниже вышел покурить сосед, он увидел меня. Когда я пересказала ему ситуацию, он пообещал, что сейчас подымится ко мне. Пока я его ждала, зазвонил телефон.
— Тони! — выпалила я с каким-то облегчением, будто уже всё благополучно разрешилось, хотя я до сих пор следила за котёнком и боялась самого худшего. — Тони, где ты?!
— Я… хочу приехать к тебе… — будто вопросительно отозвался Тони.
— Приезжай! Срочно! Приезжай! Прямо сейчас!
— Что случилось?
— Приезжай! — и я бросила трубку.
Мой сосед ввалился в квартиру со стремянкой. Мы пытались её как-то приладить ступеньками с наружной стороны балкона. Котёнок испугался, попытался побежать вверх, но не удержался и на животе заскользил вниз.
Я вскрикнула.
Сосед с моей шубой высунулся из окна и чуть не упал сам, я схватила его за клетчатую, прокуренную рубашку, а животное тем временем застряло у самого края.
И тут я услышала звонок от входной двери.
— Тони! — я бросилась открывать.
Тони стоял на пороге с ошалелыми глазами, глубоко дыша, потому что бежал по лестнице, не дождавшись лифта. Мы вместе кинулись в спальню. Там мой сосед вновь пытался совладать с лестницей, но Тони его остановил.
— Надо дотянуться и снять вручную, — решил он.
— А кто полезет? — сосед, не отличавшийся особыми эквилибристическими навыками, точно не собирался во второй раз высовываться наружу.
— Я полезу, — сказал Тони. — А ты меня будешь страховать.
Окна и рамы заледенели полностью, мороз не ослабевал всю ночь и утро. Затея Тони была рисковой, но сосед на удивление её поддержал. Мы обвязали Тони вокруг пояса моим длинным шарфом. Сосед держал его за ноги, я схватилась за шарф. Тони встал сначала одной ногой на ограждение, затем второй.
Я прекратила дышать и даже смотреть на происходящее, а все свои силы полностью направила в ладони, держащие шарф. Сосед, тихо матерясь, обнялся с одной ногой Тони, а левой рукой вгрызся ему в брючный ремень.
Не знаю точно, что произошло дальше, но через несколько секунд мы вчетвером свалились на балконный пол — я, Тони, взмокший сосед и продрогший до костей котёнок.
После этого я помню только то, как ветеринар в белом халате произнёс с улыбкой:
— Жить будет.
В ту же секунду я расплакалась.
Тони держал одной рукой уснувший после тяжких приключений комочек шерсти, другой обнимал меня за плечи. А я плакала, плакала, плакала.
— Лиз, — тихо сказал Тони, — пойдём домой.
Мы вернулись в квартиру уже семьёй. Отныне нас было трое.
Я грела на груди Клауса — серого, беспородного, двух месяцев от роду котёнка, неизвестно как очутившегося на крыше моего балкона. Тони сбегал в магазин за виски и кошачьим кормом. Он вернулся, когда я уже перестала плакать, а Клаус наделал первую лужу.
— Почему Клаус? — спросил Тони, наблюдая за тем, как я вожусь с тряпкой на полу, а Клаус играется с ней, как ни в чём не бывало.
— Сегодня ведь Сочельник, а завтра Рождество, — ответила я.
— Правда? Я не знал.
Тони поставил пакеты из магазина на пол, подошёл ко мне, сел на корточки и обнял. Я встала на колени, обняла в ответ, и меня вновь захлестнули слёзы.
— Пожалуйста, не плачь, Лиз, — попросил Тони. — Прошу, не плачь. Всё закончилось. Я расстался с Катей.
— Не верю… — прошептала я. — Не верю… Не верю…
— Это правда. Бери Клауса, пойдём в кухню, выпьем, и я всё расскажу.
Это было самое безумное, незапланированное, странное и трогательное Рождество в моей жизни. Не было пышного стола, молитв, подарков, не было даже ёлки. Но был Тони с двумя чемоданами вещей, оставшихся
